Поэзия

[Антуанетта]

Храни всех тех, кто хотел в Европу.
Храни всех тех, кто сидит в окопах.
Храни всех тех, кто в уютном кресле.
И тех, чьё завтра со словом "если".

Тех, кто сегодня в метро ночует,
тех, кто улегся на стол к врачу, и
тех, кто пишет, как все не правы,
и тех, кто вне всех моральных правил,

и тех, что верят, что всё, как надо,
и тех, в которых летят снаряды,
и всех стыдящихся и воспрявших,
всех проклинаемых и проклявших,

храни детей, стариков и женщин,
мужчин всех тоже храни не меньше,
храни на всех языках и мовах
(сначала было всего лишь слово),

храни всех тихо, храни всех громко,
храни всех тех, кто стоит в сторонке,
и тех, кто рвётся, не глядя, в пекло,
храним будь воин, храним будь пекарь,
храним будь друг и кто сеет ругань

Храни нас, Господи, друг от друга

© Мальвина Матрасова

 

[Евгения Д’Арк]

Лазарет пахнет спиртом, карболкой, бинтами, йодом,
а война — безысходностью, болью и безнадёгой.
Милосердные белые птицы приносят воду.
Человек обращается к богу, не веря в бога:
"Боже, сделай меня раввином, муллой, аббатом.
Я иду на войну, на войне меня убивают. Каждый день, каждый час.
Мне не нравится быть солдатом.
В мире столько любви, что сказать не могу словами.
Не бывало ещё у меня ни жены, ни дома.
Я построил бы дом, я поставил бы в поле улей.
Но мне дали железо, железо да тюк с соломой,
шерстяную шинель, комариную песню пули, жар кровавых рассветов,
махры полтора кисета.
А ведь я же тебя никогда не просил об этом.

Свою первую жизнь я провел по колено в правде.
Я не помню имён командиров и цвета флага.
Помню, мы отмечали с друзьями какой-то праздник, но раздался сигнал, и нас всех повели в атаку.
Нас сближало единое жгучее чувство страха, кем бежал я вперед - желторотым юнцом сопливым,
сапогами по глинистой жиже, по травам чахлым.
А потом меня в землю зарыли под тонкой ивой
в неуютной чужой стране, в незнакомом месте.
Сидя в тёплых квартирах, легко не бояться смерти.

Для второй моей жизни ты сделал меня прочнее, вероятно, учёл замечанья и сделал вывод.
Меня с фронта мотало на фронт — хороши качели.
Паровозы гудели протяжно, солдатки выли,
выли ветхозаветно, как будто у них две глотки.
Продавали газеты, крупу, пирожки с грибами.
Я не помню числа, но я помню того малого, что беззвучно губами просил: "Напишите маме",
и совал нам чернильное имя села-деревни, где мурлыкала кошкой река и цвели черешни.
Через месяц нога стала чёрная от гангрены,
Через сутки случилось проклятое наступление.
Нас сближало единое/ разное чувство веры.
А потом х.оронили меня под высокой вербой.

Третья жизнь. Третий раз я вяжу временные петли.
Сотвори меня камнем, усталой водой сегодня.
Я не знаю, что там, за чертой — темнота ли, свет ли.
Собери меня, бог, из цветов, из чего угодно.
Только больше не возвращай меня, бог, назад, и,
вроде я говорил — мне не нравится быть солдатом".

Бог глядит на него через марево, дым и копоть.
Бог стреляет в солдата из вражеского окопа. Прорастают колосья на пахотном поле брани. А потом бог ложится с ним рядом и у.мирает
деревянной колодой, безмолвной дубовой чуркой.
И тогда всем является чудо, такое чудо.
Открывает солдатик глаза в медицинской части, прекращает войну навсегда и идет за счастьем.
Открывает глаза свои бог, запускает сердце.
Гладит солнце дорогу, пылят по дороге берцы,
И летит над ней небо, и вести летят, и ветер.
Потому что любовь. Потому что сильнее смерти.

 

[Файв]

Раз – росток,
Два – листок,
Три – цветок
Волшебный,
Для тебя
Я его
Сделал
Совершенным.
Дождь пролил
На него океан
Воды,
А потом опалил
Синий жар
Звезды,
А затем я его,
Показал луне
И он рос
Целый год
В колдовском огне.
И теперь
Я боюсь
Волшебство
Отдать,
Оно
Может тебя
У меня отнять.
И весь мир
И весь страх
В глиняном горшке,
И любовь,
И мечты
В маленьком цветке.

 

[Антуанетта]

Я видела лица идущих на битву с собой. Забросивших химию, пение, кулинарию. Они нападали безликой и серой толпой, давя на корню в себе всё, что когда-то любили.
Я видела в каждом из глаз угасающий свет. Чем был он тусклей, тем сильнее кривилась ухмылка.

И если у них на пути вырастал первоцвет, то ноги их быстро его превращали в тропинку.

Я видела, что происходит обычно потом. С тем химиком, поваром или народным артистом. Он делал тот план, что про дерево, сына и дом. Работал работу, а в отпуске даже жил жизнью. Японцы хандрят, не сумев отыскать икигай (японское слово, загуглите, там интересно). Народный артист собирается на зиму в Тай, он вырос большой, стал бухгалтер в газпромовском тресте. Из повара вырос юрист, а из химика нет. Он бросил юрфак и пошел кочегаром в котельной.

И тут на дороге у них вырастал первоцвет. И бил прямо в сердце, навылет, как будто прицельно.

И химик химичил в котельной, газпромовец пел, юрист угощал всех в суде канапе из улитки. За это их даже, порой, отстраняли от дел.

Но их первоцвет пробивался легко сквозь тропинки.

Я видела лица вернувшихся с битвы с собой. Забросивших химию, пение, кулинарию.

Они на побитых щитах приносили домой букеты из синих, оранжевых, розовых примул.

 

[Антуанетта]

Вся жизнь как записка - всего лишь листок
с чернильной строкой, нацарапанной в спешке.
Кому-то достанется роль короля,
кому-то придется отыгрывать пешку.
Никто не способен узнать наперед,
что скрыто вдали под невидимой тенью.
Лишь веришь, что принцип «всегда хорошо»
сработает, точно в китайском печенье.

Проворные годы сплетают строку,
на крюк запятых нацепив наши мысли.
Конечно, нас мало волнует итог,
когда на часах — однозначные числа.
Становишься старше, тогда берегись —
сомнения, страхи придут в одночасье.
Невольно возникнет жестокий вопрос:
кто автор записки, не давший нам счастье?

И кто-то решительно скажет: «Судьба!
Она лишь могла написать эту строчку.»
Другой усмехнется и выкрикнет: «Бог,
создавший нас всех за семь дней в одиночку».
Добавятся к ним государство, и век,
и воры во власти, богач и рабочий...
Теперь, оправдавшись, взгляни еще раз:
неужто не видишь
свой собственный
почерк?

(c) Deacon

 

[Антуанетта]

Тот, кто умер за правду, и землю, и тёплый дом,
Где шумела черешня и слива цвела кругом,
Кто наткнулся на пулю и раннюю седину,
Не расскажет про ту войну.

Не расскажет о крови на стоптанных сапогах,
О белеющем снеге на мёртвых своих друзьях,
Об измятом металле и запахе табака,
И о ненависти врага.

Не споёт о любимой, о платье её в цветок,
Как лежал до рассвета у тоненьких этих ног,
Как отправил письмо из озверевшей тьмы,
Из голода и зимы.

Он остался с травой, он прорастёт травой,
Над разбитым крылом и гусеничной стопой,
Над холодным осколком, замершим у груди.
Не буди его, не буди.

Тот, кто умер за небо, за звонкую тишину,
Никогда не расскажет, как он прожил войну.
Он ушёл навсегда, зеленоглазым днём,
Чтобы вечным гореть огнём!

© Pola (Полина Шибеева)

 

[Антуанетта]

Представь, что люди – это дни: вчерашний, нынешний, грядущий,
Одни приходят, чтоб уйти, чтоб утонуть в бесцветной гуще.
В толпе прохожих без имен, в блокноте цифр и фамилий
они погаснут как огонь, чьи угли в пальцах держит иней.

Есть дни, которые горят: они ушли, но дышат рядом,
Идут, сияя в темноте, по следу спящего заката,
Чтоб в самый черный миг в году – ты не один под небесами,
И кто-то смотрит на тебя родными добрыми глазами.

Есть дни, которые клеймят и сквозняками воют в душах,
Одни рубцуются как шрам, другие в рану лезут глубже,
Чтоб прорасти в ней сорняком - больным, жестоким, ядовитым,
И душу, хрупкую как лед, сломать и сделать инвалидом.

Есть дни, что явятся потом: они – ремонтники, хирурги,
Приходят, чтоб восстановить, сложить опять в пустой фигурке
Фрагменты тлеющей мечты, что на мечту уж не похожа,
И даже в кровь, но соскоблить все имена и шрамы с кожи.

Есть дни, способные пугать – непредсказуемые ветры,
они пропахли темнотой, далеким чуждым километром,
глубоким морем и скалой, что дотянулась до Антарес,
но почему-то ты их ждешь, как ждет Ассоль свой алый парус.

И наконец есть день сейчас – он рядом только до заката.
Он может быстро промелькнуть, нелепо, суетно изъятый,
Успеть поднять тебя с колен, как, впрочем, бросить на колени,
А может стать грядущим днем. И потому он самый ценный.

(с) Deacon

 

[Антуанетта]

Пусть было так, а не иначе,
Я не жалею ни о чем.
У всех в судьбе – свои задачи.
Спасибо им, кто был плечом.

У всех дорог – свои пределы.
И вот, внезапно, в суете,
Как будто, сердце охладело
Ко всем, которые не те.

Не те... Почти необъяснимо,
Чего в них сердцу не найти.
Понятно только то, что с ними
Отныне нам не по пути.

Порою нужен сбой в системе
И шаг на ощупь в темноте.
А, иногда, – побыть не с теми,
Чтоб, наконец, понять, кто – те.

(С) Златенция Золотова

 

[Сэр]

Пусть было так, а не иначе,
Я не жалею ни о чем.
У всех в судьбе – свои задачи.
Спасибо им, кто был плечом.

У всех дорог – свои пределы.
И вот, внезапно, в суете,
Как будто, сердце охладело
Ко всем, которые не те.

Не те... Почти необъяснимо,
Чего в них сердцу не найти.
Понятно только то, что с ними
Отныне нам не по пути.

Порою нужен сбой в системе
И шаг на ощупь в темноте.
А, иногда, – побыть не с теми,
Чтоб, наконец, понять, кто – те.

(С) Златенция Золотова

Хахахахах

 

[Антуанетта]

Хахахахах

Чего смешного?

 

[Сэр]

Хахахахах

И вот уже Карелия не в радость,
В ней миши нет, а в сердце тук
И как же обрести мне эту сладость,
Пойду я мишке расскажу про пук.

 

[Антуанетта]

И вот уже Карелия не в радость,
В ней миши нет, а в сердце тук
И как же обрести мне эту сладость,
Пойду я мишке расскажу про пук.

Я вообще не понимаю, как ты в своей голове это связал.

 

[Антуанетта]

Бродский "Натюрморт"

1

Вещи и люди нас
окружают. И те,
и эти терзают глаз.
Лучше жить в темноте.

Я сижу на скамье
в парке, глядя вослед
проходящей семье.
Мне опротивел свет.

Это январь. Зима
Согласно календарю.
Когда опротивеет тьма.
тогда я заговорю.


2

Пора. Я готов начать.
Неважно, с чего. Открыть
рот. Я могу молчать.
Но лучше мне говорить.

О чем? О днях. о ночах.
Или же — ничего.
Или же о вещах.
О вещах, а не о

людях. Они умрут.
Все. Я тоже умру.
Это бесплодный труд.
Как писать на ветру.


3

Кровь моя холодна.
Холод ее лютей
реки, промерзшей до дна.
Я не люблю людей.

Внешность их не по мне.
Лицами их привит
к жизни какой-то не-
покидаемый вид.

Что-то в их лицах есть,
что противно уму.
Что выражает лесть
неизвестно кому.


4

Вещи приятней. В них
нет ни зла, ни добра
внешне. А если вник
в них — и внутри нутра.

Внутри у предметов — пыль.
Прах. Древоточец-жук.
Стенки. Сухой мотыль.
Неудобно для рук.

Пыль. И включенный свет
только пыль озарит.
Даже если предмет
герметично закрыт.


5

Старый буфет извне
так же, как изнутри,
напоминает мне
Нотр-Дам де Пари.

В недрах буфета тьма.
Швабра, епитрахиль
пыль не сотрут. Сама
вещь, как правило, пыль

не тщится перебороть,
не напрягает бровь.
Ибо пыль — это плоть
времени; плоть и кровь.


6

Последнее время я
сплю среди бела дня.
Видимо, с.мерть моя
испытывает меня,

поднося, хоть дышу,
эеркало мне ко рту, —
как я переношу
небытие на свету.

Я неподвижен. Два
бедра холодны, как лед.
Венозная синева
мрамором отдает.


7

Преподнося сюрприз
суммой своих углов
вещь выпадает из
миропорядка слов.

Вещь не стоит. И не
движется. Это — бред.
Вещь есть пространство, вне
коего вещи нет.

Вещь можно грохнуть, сжечь,
распотрошить, сломать.
Бросить. При этом вещь
не крикнет: «Еб.ëна мать!»


8

Дерево. Тень. Земля
под деревом для корней.
Корявые вензеля.
Глина. Гряда камней.

Корни. Их переплет.
Камень, чей личный груз
освобождает от
данной системы уз.

Он неподвижен. Ни
сдвинуть, ни унести.
Тень. Человек в тени,
словно рыба в сети.


9

Вещь. Коричневый цвет
вещи. Чей контур стерт.
Сумерки. Больше нет
ничего. Натюрморт.

с.мерть придет и найдет
тело, чья гладь визит
смерти, точно приход
женщины, отразит.

Это абсурд, вранье:
череп, скелет, коса.
«с.мерть придет, у нее
будут твои глаза».


10

Мать говорит Христу:
— Ты мой сын или мой
Бог? Ты прибит к кресту.
Как я пойду домой?

Как ступлю на порог,
не поняв, не решив:
ты мой сын или Бог?
То есть, мертв или жив?

Он говорит в ответ:
— Мертвый или живой,
разницы, жено, нет.
Сын или Бог, я твой.

 

[Антуанетта]

Не уходи.
Пока ты здесь, со мной,
я не боюсь ни холода, ни жара,
я не боюсь отравленных кинжалов,
и кубков с заколдованной водой.

Я не боюсь.
Пусть весь земной народ
заточит пики и пойдёт в атаку,
я кинусь смело в пламенную драку,
не затаюсь у запертых ворот.

Не уходи.
Я вырасту большим,
из полного нуля взрасту великим,
пусть скалятся насмешливые лики,
с отныне досягаемых вершин.

И пусть меня возненавидит свет,
я выдержу любой плевок и камень.
И как бы ни был я смертельно ранен,
взяв за маяк твой ясный силуэт,

я разрублю мечом кромешный мрак.
Я выберусь живым и невредимым,
я проложу свой путь сквозь снег и льдины,
найду свою тропу в чужих мирах.

Не уходи.
Ты - смысл всех побед,
всех битв, побегов, сломанных запретов,
ты - солнцем коронованное лето,
ты - небо разрумянивший рассвет.

Пусть ничего не вечно под луной,
пусть мы - одна лишь пыль в ладонях ветра,
но нам идти дорогами бессмертных,
пока ты будешь следовать за мной.

(с) Джио Россо

 

[Антуанетта]

Нам ведь в общем то не нужны ни сокровища,
ни медали,
лишь
бы
нас провожали на вокзале,
встречали
у метро.

лишь
бы где-то
нас
очень сильно
ждали.

и любили в нас худшие из сторон.

(с) Аня Захарова

 

[Антуанетта]

Шрамы — отметки о том, как ты прожил жизнь,
то, что интимнее шёпота, секса, губ.

Тянешь футболку и просишь: ну, покажи.

Я свои шрамы отчаянно берегу
от чужих взглядов. Ты говоришь: я свой.
И улыбаешься. Так, что искрит в глазах,
так, что я думаю: мне это не впервой,
главное — просто успеть отступить назад.

Мы начинаем. Три-два-один. Готов?
(ты уже рядом, тянешь ладонь ко мне)
Первый — у сердца. Имя ему — любовь,
в марте-апреле ноет всегда сильней.

Где-то под ребрами есть и второй — тоска.
(ты ещё ближе, дышишь почти в висок)
Этот распорот до розового мяска,
я на него ежемесячно сыплю соль.

Третий — предательство. Он на спине живёт.
(смотришь в упор и не сводишь голодных глаз)
Можно прикладывать между лопаток лёд —
это поможет, но́ только в первый раз.

Ты говоришь: они выглядят как букет,
каждый из них на весенний цветок похож.

Я говорю: не дари мне цветов, окей?

Ты улыбаешься мне.
И заносишь
нож.

Элиот

 

[Антуанетта]

Люмен "Гореть"

Зачем кричать, когда никто не слышит.
О чем мы говорим...
Мне кажется, что мы давно не живы,
Зажглись и потихоньку догорим
Когда нас много, начинается пожар
И города похожи, на крематорий и базар
И все привыкли ничего не замечать,
Когда тебя не слышат, для чего кричать?

Мы можем помолчать, мы можем петь,
Стоять или бежать, но всë равно гореть.
Огромный синий кит порвать не может сеть.
Сдаваться или нет, но всë равно гореть.

И снова небо замыкает на себя
Слова и провода.
И снова с неба проливаются на нас
Ответы и вода.
И если ты вдруг начал что-то понимать
И от прозрений, захотелось заорать.
Давай кричи, но тебя могут не понять
Никто из них не хочет ничего менять

Ты можешь помолчать, ты можешь петь,
Стоять или бежать, но всë равно гореть.
Огромный синий кит порвать не может сеть.
Сдаваться или нет, но всë равно гореть.
Мы можем помолчать, мы можем петь,
Стоять или бежать, но всë равно гореть.
Гори, но не сжигай, иначе скучно жить
Гори, но не сжигай, гори.. чтобы.. светить!

 

[Аля Delete]

Люмен "Гореть"

Зачем кричать, когда никто не слышит.
О чем мы говорим...
Мне кажется, что мы давно не живы,
Зажглись и потихоньку догорим
Когда нас много, начинается пожар
И города похожи, на крематорий и базар
И все привыкли ничего не замечать,
Когда тебя не слышат, для чего кричать?

Мы можем помолчать, мы можем петь,
Стоять или бежать, но всë равно гореть.
Огромный синий кит порвать не может сеть.
Сдаваться или нет, но всë равно гореть.

И снова небо замыкает на себя
Слова и провода.
И снова с неба проливаются на нас
Ответы и вода.
И если ты вдруг начал что-то понимать
И от прозрений, захотелось заорать.
Давай кричи, но тебя могут не понять
Никто из них не хочет ничего менять

Ты можешь помолчать, ты можешь петь,
Стоять или бежать, но всë равно гореть.
Огромный синий кит порвать не может сеть.
Сдаваться или нет, но всë равно гореть.
Мы можем помолчать, мы можем петь,
Стоять или бежать, но всë равно гореть.
Гори, но не сжигай, иначе скучно жить
Гори, но не сжигай, гори.. чтобы.. светить!

Посмотреть вложение 19814

когда то так фанатела по этой группе.
ууух. помню была малой и слушала зимой эту песню. ностальгия такая приятная)

 

[Мортик]

 

[Ядумал]

И вот уже Карелия не в радость,
В ней миши нет, а в сердце тук
И как же обрести мне эту сладость,
Пойду я мишке расскажу про пук.

Шедевр. Серега, талант пропадает)))))