Поэзия

[Антуанетта]

Гони дурные мысли прочь.
Пойми уже, в конце концов:
Ты не пророк. Так не пророчь!
Будь мудрецом среди глупцов.

И перед сном, ложась в кровать,
Дай голове своей остыть.
Ну как ты можешь миновать,
Когда не знаешь, чему быть!

У будущего нет лица,
А своему нельзя вредить.
Никто не понят до конца,
Так значит - некого судить!

Всех остальных оставь для них,
Забыв о внутренней борьбе.
Пойми: ты роешься в других,
А яма роется в себе.

© Златенция Золотова

 

[Антуанетта]

«Скинь смску, когда доберёшься»;
«Суп на плите — разогрей»;
«Вот тебе шапочка — там минус восемь»;
«И так хорошо! Не худей!»;
«Дай откусить от твоей шоколадки»;
«Чайник согрелся. Налить?»;
«Ты не забыла с собой взять перчатки?»;
Чтоб о любви говорить,
Способов сотни — и в способах этих
Нет ни надрыва, ни клятв.
Самое сильное чувство на свете —
Это растаявший взгляд,
Это тихонько накрыть одеялом,
Это встречать у метро.
Может, кому-то покажется мало,
Мне же — тепло и светло.

© Мальвина Матрасова

 

[Люси]

ХУЕПУДЕЛЬКИНАМ ( торчкам) нашего форума.

 

[Nawi]

В прохладе пасмурной под небом серым
Сидел в тиши среди могил семейных.
Печаль, как жаль, все умерли от яда
А ведь могли сейчас вместе красить ограду
А не смотреть на крест с обидой и досадой.
..........................................................................
Меня гипнотизирует твой взгляд
Его блекс - лучше всех наград
В глазах охота раствориться
Отдаться им, в любви забыться.
В них что-то страшное таится
И манит, не остановиться.
Объятый их зелёной мглой
В сердце, в груди горит огонь.

 

[Антуанетта]

...и сначала пришли и стали превозносить,
а за ними пришли и стали топить в дерьме,
важно помнить, что те и другие матрица,
белый шум, случайные коды, пиксели,
глупо было бы позволять им верстать себя;
я живой человек, мне по умолчанию
будет тесной любая ниша, что мне отводится.

Вера Полозкова

 

[Антуанетта]

Снова звёздная пыль растекается по ладоням.
На траве след росы. Дело к августу, предположим.
Я сижу во дворе и смотрю, как в тумане тонет
То, что чудилось мне нерушимым и непреложным.

Пахнет южным теплом, терпкой зеленью и самшитом.
Бросив взгляд на луну, неожиданно замечаю –
Где небесная высь была холодом звёзд расшита,
То и дело шумят белоснежные крылья чаек.

Скрип качелей похож на мелодию с грампластинки.
Исчезает роса, мотылёк над ромашкой пляшет.
Вспоминаю, как мы вместе слушали песни Стинга
И тогда еще были влюблёнными до мурашек.

Все прошло, пролетело, умчалось с ветрами юга,
Что шумят в парусах кораблей, уходящих в нежность.
Ветер мягко целует забытый на крыше флюгер,
А над ним небосвод розоватым рассветом брезжит.

Нам не встретиться больше под реками звёздной пыли,
И вдвоём не стоять там, где волны луну качают.
Наша нежность прошла, корабли навсегда уплыли,
И осталась лишь соль на гранитных камнях причала.

Пусть же грусть будет светлой, как зарево над мостами,
Ведь любовь – это солнце, введённое нам под кожу,
И оно так давно в нашей памяти прорастало,
Что в рассветных лучах мы по-прежнему жить продолжим.

Если ты позабудешь, как много мы совершили,
И накроет весь мир покрывало из сонной комы,
Стинг споёт «August winds» из колонок твоей машины,
Возродив на щеке очертания губ знакомых.

(с) Листомиров

 

[Алёша]

По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!»* кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
И он находится в тебе!
--------------------------------------------

 

[Алёша]

Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы,
С раскосыми и жадными очами!
Для вас — века, для нас — единый час.
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас
Монголов и Европы!
Века, века ваш старый горн ковал
И заглушал грома, лавины,
И дикой сказкой был для вас провал
И Лиссабона, и Мессины!
Вы сотни лет глядели на Восток
Копя и плавя наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок,
Когда наставить пушек жерла!
Вот — срок настал. Крылами бьет беда,
И каждый день обиды множит,
И день придет — не будет и следа
От ваших Пестумов, быть может!
О, старый мир! Пока ты не погиб,
Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
Пред Сфинксом с древнею загадкой!
Россия — Сфинкс. Ликуя и скорбя,
И обливаясь черной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя
И с ненавистью, и с любовью!…
Да, так любить, как любит наша кровь,
Никто из вас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть любовь,
Которая и жжет, и губит!
Мы любим все — и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно всё — и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений…
Мы помним всё — парижских улиц ад,
И венецьянские прохлады,
Лимонных рощ далекий аромат,
И Кельна дымные громады…
Мы любим плоть — и вкус ее, и цвет,
И душный, смертный плоти запах…
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
В тяжелых, нежных наших лапах?
Привыкли мы, хватая под уздцы
Играющих коней ретивых,
Ломать коням тяжелые крестцы,
И усмирять рабынь строптивых…
Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные обьятья!
Пока не поздно — старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем — братья!
А если нет — нам нечего терять,
И нам доступно вероломство!
Века, века вас будет проклинать
Больное позднее потомство!
Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
Своею азиатской рожей!
Идите все, идите на Урал!
Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл,
С монгольской дикою ордою!
Но сами мы — отныне вам не щит,
Отныне в бой не вступим сами,
Мы поглядим, как смертный бой кипит,
Своими узкими глазами.
Не сдвинемся, когда свирепый гунн
В карманах трупов будет шарить,
Жечь города, и в церковь гнать табун,
И мясо белых братьев жарить!…
В последний раз — опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира!

 

[Антуанетта]

мой рок-н-ролл (2021)

I

нас учили, как выжить в безжалостном взрослом мире,
но как в нём отыскать себя нам никто не скажет.
я искал — я рассыпался бисером по квартире,
чтоб найти для себя и не цель, и не средство даже,
чтоб найти для себя не любимых и нелюбимых —
вечность так коротка, чтобы в людях искать ответа.

я нашел.
ковыряясь в прошлом, как в старых фильмах,
в тех годах, когда я казался себе поэтом.

у поэтов, как самураев, есть только путь,
от прямого предназначения им не деться.
быть поэтом — прилюдно, без страха, свою же грудь
раз за разом вскрывать перочинным в районе сердца.

я вскрываю то там, то здесь, и от боли острой
еле-еле дышу. прорезается бре́шь и тот,
кто со мною прожил двадцать лет — равнодушный монстр,
что внутри меня прятался, виден сквозь решето
из моей грудной клетки от тысячи ножевых.
что хочу говорить — обращается в тихий ропот.
значит мой рок-н-ролл для пока что ещё живых
и не цель, и не средство, а просто наглядный опыт.

II

и не цель, и не средство, а способ бороться с адом,
тем, что каждый как можно глубже под рёбра прячет.
этот ад разрастается лозами винограда,
отражаясь и в громком смехе, и в тихом плаче.
что в уверенном жесте, что в робком, смущённом слове,
личный ад прочитается легче, чем в строках Данте.

я свой ад искупаю кровью и только кровью,
я кормлю ей сквозь речь совершенно чужие ады.

по-другому я не умею и не могу —
это то, что меня погубит, и то, что лечит.
но хоть ад и могу усмирить на любом кругу́,
я молчу, когда хочется что-то сказать о вечном.
потому́ всё, что есть до момента, как стихнет пульс —
и не цель и не средство, а вечное искупление
перед смертью, в которой я больше всего боюсь,
что она за собой приволочит ко мне забвение.

III

всё как раньше: достаточно жеста, улыбки, взгляда —
и я снова влюбляюсь в то, чего в ней и нет.
мне до боли в груди нужно чувствовать её рядом,
чтобы монстра, с которым я прожил все двадцать лет
нарядить в красоту, что не знала сама Каллисто,
в когти всунуть цветы, что уже не завянут, дабы
их затем подарить самой нежной и самой чистой,
той, которая будет лишь стадией и этапом,
той, которой я буду не более, чем попутчик
в сложном мире, где каждый кому-то и кем-то предан.
я на миг соберу свою боль в самый яркий лучик,
для одной из любимых женщин родившись светом.

для одной из любимых женщин — одной из многих,
тех, по ком я уже безвозвратно, как мальчик, спятил.
я запомню в них всё: их анфас, поясницу, ноги,
сотни маленьких шрамов, веснушек, родимых пятен.

не представлю, как встречу тебя и в какое лето,
но уверен, ты будешь лучшей — других не надо.
это мой рок-н-ролл — он не средство, не цель, не метод,

а любовь
до дыхания
на подожжённый
ладан.

(с) оченьхорошо

 

[Антуанетта]

Понаблюдаем за экраном,
а холст пусть ждет своей поры,
как будто мы в игру играем,
и вот Вам правила игры.

Поверьте мне, как я Вам верю,
И следуйте за мной теперь.
Есть тайна за запретной дверью,
а мы откроем эту дверь,

Войдем в простор чужих владений!
Художник наш вот-вот заснет.
Вы — зрители его видений,
а я в них — Ваш экскурсовод.

Заснул Художник. Холст не начат,
меж тем идет куда-то он.
Что это значит? Это значит,
что наш Художник входит в сон.

А нам, по волшебству кино,
увидеть сон его дано.

Белла Ахмадулина

 

[Антуанетта]

В моих ладонях – тридцать лет. Так много пройдено, прожито.
Любой последующий миг невольно кажется избитым,
Как будто был уже знаком, как будто выучен с пеленок,
А я… И вроде не старик, но уже точно не ребенок.

Мрачнеет тучей новый день, и город кружится в рутине.
Цветут нелепые зонты под серым треснутым кувшином,
И я, петляя среди них, бегу вперед подобно сотне
Таких же вечных беглецов в своей бетонной преисподней.

Бежим, не помня, как ценить, как замечать, как наслаждаться.
Нас учат только потреблять в плену картонных декораций,
Куда-то рваться и хватать, звонить клиентам, а не близким
И говорить "все хорошо", запив слова стаканом виски.

А вместо времени – часы, а вместо неба – крыши зданий.
Мечта сменилась не мечтой, а длинным перечнем заданий,
Который нужно завершить, пока не рухнешь и остынешь…

А ведь, пытаясь добежать,
мы забываем,
что есть
финиш.

(с) Deacon

 

[Антуанетта]

настоящее счастье гнездится в простом:
в том, как он каждый вечер приходит с работы,
как она наполняет уютом их дом,
и как вместе они каждый вечер субботы.

как она беспокоится, ел ли в обед,
как ему интересно, о чем она пишет,
как она разрешает не выключить свет,
и как он соглашается сделать потише.

как они строят планы на день и на год,
как они иногда не мешают друг другу,
как все в общем и целом неспешно идет
по однажды легко заведенному кругу.

что же в этом чудесного? это же быт!
здесь кастрюли гремят и скрипят половицы.
да, но именно здесь и возможно - любить
и друг друга читать - до последней страницы.

© Мария Кунина

 

[Антуанетта]

Не сутулься. Не чавкай. Чихай, прикрывая рот. Ты опять всё не так! Неумеха. Лентяй. Зараза.

Примирился с тем фактом, что, кажется, он урод. Стали фоновым шумом обидные раньше фразы.

Ручку в правой руке. Не пролей. Упадёшь, не лезь. Не считай голубей и не прыгай через ступеньку.

Он не любит себя, потому что такой, как есть. Он не любит себя чуть сильней, чем какао с пенкой.

Не читай в темноте. Не морщь лоб и не щурь глаза. Не перечь. Не хами. Не отсвечивай. Вымой уши.

Научился молчать, если что-то хотел сказать. Разучился мечтать, что когда-нибудь станет лучше.

Ты амёба. Тюфяк. Ты не можешь поставить цель. Здоровущий, как лось, а сидишь на отцовой шее.

Для любого «нельзя» установлен порядок цен. Так мы учим детей не уметь принимать решений.

© Мальвина Матрасова

 

[Антуанетта]

Я искал Люцифера в холодных сырых ночах,
В городах, где высотки навалены друг на друга,
В кабаках, где пропитые тени себя влачат,
Растекаясь зловоньем упадка по всей округе.

Я прошел километры, где вечно клубится страх,
Заходил в подворотни, где шлюхи торгуют счастьем,
Столь же «длинным», как узкие юбки на их телах,
Столь же тусклым по цвету, как краски их вечной страсти.

Я заглядывал в окна решетчатых серых тюрьм,
Погружался в глаза осужденных на с.мерть и клетку,
Этих самых «чудовищ», «хозяев кровавых бурь»,
Разделивших весь мир на себя и свои объедки.

Я плутал в коридорах и видел больных душой,
Изучал их страну из потёкших часов и пятен,
Где безрукий кричит, что в субботу он был левшой,
Но обычно он правой - все стены в своей палате...

Я искал Люцифера, но всюду, где он мог быть –
На голодной войне, в кабинетах царей и судей,
В кабаках и притонах, на свалках людской судьбы
Мне не встретился дьявол.

Мне попадались
люди.

(с) Deacon

 

[Антуанетта]

Е. Евтушенко

Хотят ли русские войны?
Спросите вы у тишины
над ширью пашен и полей
и у берез и тополей.
Спросите вы у тех солдат,
что под березами лежат,
и пусть вам скажут их сыны,
хотят ли русские войны.

Не только за свою страну
солдаты гибли в ту войну,
а чтобы люди всей земли
спокойно видеть сны могли.
Под шелест листьев и афиш
ты спишь, Нью-Йорк, ты спишь, Париж.
Пусть вам ответят ваши сны,
хотят ли русские войны.

Да, мы умеем воевать,
но не хотим, чтобы опять
солдаты падали в бою
на землю грустную свою.
Спросите вы у матерей,
спросите у жены моей,
и вы тогда понять должны,
хотят ли русские войны.

 

[Файв]

Звездочет снимает звезды
Перед сном
И бросает их в сундук
Под столом
И роняет на пол слезы
Звездочет
Слезы-звезды
Застывают словно лёд
А скрипач бросает звуки в окно
Звуки бьются мотыльками в стекло
Возращая скрипачу дробный звон
А скрипач-звонарь нелеп и смешон
На беззвездном небе спит звездочет
И заснул в квартире странный скрипач
Время движется вперед пять за год
В нем так просто расствориться , пропасть
Ты мой якорь в этом мире без звезд
Ты такая- словно поле цветов
Ты та самая девчонка из снов
Та которая и жизнь и любовь..

 

[Файв]

Я тебя провожу, – можно?
По тропе , что за тайной дверцей
Я отдам тебе свое солнце
И согрею стеклянное сердце
Я с тобой в тихий сон тенью
Охранять, отгонять ужас
И рассказывать добрые сказки
Укрывать одеялом от стужи
Я тебе подарю, - можно?
Три цветочка в горшке хрустальном
Когда станет вдруг безнадёжно
Надо дунуть на них желанием
И разбитое кем- то небо
И навеянный кем – то ужас
Превратятся в крупинки снега
И растают в большую лужу
А ты спи, ничего не бойся
Завтра встанешь сильной и смелой
Над тобою взойдет моë солнце
Как корона над королевой !

 

[Ядумал]

Иосиф Бродский — Я всегда твердил, что судьба игра:

Я всегда твердил, что судьба — игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако — сильно.

Я считал, что лес — только часть полена.
Что зачем вся дева, раз есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнет на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.

Я писал, что в лампочке — ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола.
Что не знал Эвклид, что, сходя на конус,
вещь обретает не ноль, но Хронос.
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.

Я сказал, что лист разрушает почку.
И что семя, упавши в дурную почву,
не дает побега; что луг с поляной
есть пример рукоблудья, в Природе данный.
Я сижу у окна, обхватив колени,
в обществе собственной грузной тени.

Моя песня была лишена мотива,
но зато ее хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладет на плечи.
Я сижу у окна в темноте; как скорый,
море гремит за волнистой шторой.

Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли и дням грядущим
я дарю их как опыт борьбы с удушьем.
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.

 

[Ядумал]

Иосиф Бродский — Я входил вместо дикого зверя в клетку

Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.

 

[Файв]

Все не правда, постановка, театр
Все придумано, знаешь, красиво так
За кулисами яркими спрятан
Хаотично прекрасный бардак
Все так просто, и нежно до слез
Мне так в детстве весна улыбалась
Я любил ее, честно, всерьез
Но она,- тоже мне не досталась..
Все не правда, и небо и лес
И листва, перегретая солнцем
Ожидание чуда, и свет
Удирающий к горизонту
И трава под тобой, реквизит
Все неправда, спектакль, театр
Да и птица, что в небе летит
Все неправда, но очень приятно
Ветер снова затих и уснул
Отключили, окончена съëмка
Жизнь рулоном бумажным свернул
Расстелю на столе как клеёнку
Свечка теплится в дальнем углу
Отражается солнцем в окне
Я придумал другую весну
Ты со мной, ты моя, в этом сне..